Спасибо за такой живой отклик. Я попробую написать на непростую тему. Посмотрим, что из этого выйдет (и не забанят ли меня за эту тему алгоритмы…). В общем, снова я про жизнь и смерть.
Начну с исторического экскурса. В чем-то здесь я буду опираться на лекции Светланы Борисовны Адоньевой, в чем-то на свои личные наблюдения и другие источники.
Мне кажется, что отношение к смерти в нашей стране поменялось очень сильно примерно за последние 30 лет.
Что было до этого? В крестьянской дореволюционной России и в деревенской России примерно до середины 20-го века смерть была неотъемлемой частью жизни в сознании людей, в культуре и в том, как строился быт.
Все эти истории про заранее сколоченный гроб (пока силы есть его сколотить), который хранился на чердаке и в него яблоки по осени насыпали, а потом, когда приходило время, гроб этот использовался по назначению.
Или заготовленное бабушками «смертное» — лучшее и нарядное, и платье и платочек, связанные в узелок, хранящееся в дальнем углу шкафа, сюда же. Причем, близкие знали, что и где.
Люди были в контакте со своей смертностью и смертностью вообще как таковой. Видели смерть других — участвовали в похоронных обрядах, провожали на кладбище, приходили на поминки (когда провожали практически всем селом или двором).
Видели смерть не только людей, но и животных, которых забивали на мясо. Были свидетелями и рождения этих животных. Т.е. был гораздо больший контакт с телесностью, со всеми аспектами и важными переходами: от зачатия до погребения.
Тема смерти никогда не была табуирована, в течение года специально выделялись периоды, чтобы говорить о смерти, чтобы поминать ушедших. Была традиция горевания и траура. Т.е. несколько поколений назад люди без всяких психотерапевтов на уровне культурной прошивки знали, как проживать утрату, как обходиться с чувствами, которые по этому поводу поднимаются. Оно было в традиции и передавалось из поколения в поколение.
Дальше случился двадцатый век со всеми его войнами и потрясениями. Потерь было столько, причем на фоне угрозы жизни оставшимся, что оплакать и отгоревать их все не было ни сил, ни возможности. Нужно было выживать, добывать еду, заново отстраивать города, пахать землю, запускать ракеты в космос…
Огромный пласт горя оказался замороженным в коллективном бессознательном. И он проявляет себя (кусками) сейчас, когда мы работаем как психотерапевты и расстановщики.
Ну а дальше и вовсе начинает происходить странное…
Смерть — как фигура исключения. Часть 2
Я еще помню из своего детства, лет до 10-15 (а я 1985 года рождения), как проходили похороны. Видели, как на лестничной площадке появлялась приставленная к стене крышка гроба? И это было сигналом для всех, что кто-то умер. Духовой оркестр, который играл во дворе «похоронный марш» при выносе гроба. Еловые веточки, которые лежали на лестнице и у подъезда (их дворник убирал только на следующий день). Соседи, которые выходили провожать… Стаканы и рюмки, которые собирали для поминок по соседним квартирам. Занавешенные зеркала. Черная одежда, запах валерьянки и корвалола.
Т.е. смерть даже в городе (у меня примеры из Смоленской области) была видима.
А дальше что-то такое стало происходить, что все эти видимые «приметы» смерти стали исчезать из быта, нашей обыденной жизни. Из больницы — в морг, потом очень часто — в крематорий или сразу на кладбище. Редким стало прощание с покойником дома.
Мы перестали видеть приметы смерти, обряды перехода. Разве что какие-то известные общественные деятели, монархи, артисты удостаиваются открытой церемонии прощания.
Зато мы стали видеть свечки на аватарках, статусы в соцсетях. А еще страницы тех, кто больше никогда на них не зайдет. Такой вот «я памятник воздвиг себе нерукотворный». И отдельный этический и какой угодно еще вопрос, что с этим всем цифровым следом делать (ответов на это, похоже, пока нет ни у кого).
Вместе с этим примерно 30 лет назад, в том числе благодаря развитию глобальной сети, у нас появились совсем другие ролевые модели, стали формироваться другие ценности. Одна из них — продление молодости (иногда любой ценой). Пластические операции, омолаживающие кремы, здоровые привычки для долголетия… В общем, пришла мода на вечную жизнь.
Причем, мне кажется, не только в России. Это общемировая тенденция (за исключением традиционных обществ и племен где-нибудь). И здесь мы наблюдаем такой парадокс: чем больше мы ищем лайфхаков, как продлить молодость и жизнь, тем мощнее то тут то там вспыхивают конфликты, случаются террористические акты, начинаются войны. Точнее войны и прочие катастрофы случались и раньше, но мне кажется (это гипотеза к обсуждению), что нам эти события и информацию о них сложнее переварить.
Чем больше человечество вытесняет смерть, любые ее приметы, связанные с нею ритуалы, тем настойчивее она стучится в жизнь через ленты новостей.
А на уровне индивидуальной психики происходит тоже интересная штука. Под самыми разными запросами, симптомами, расстройствами… с которыми клиенты приходят к психологам, мы обнаруживаем не что иное, как страх смерти.
Через панические атаки, тревожные и соматоформные расстройства, самые разные аффекты смерть стучится, чтобы быть увиденной, признанной, услышанной. По всем законам исключенного из психики материала.
А поскольку традиция сломана, навык обходиться со своей смертностью и смертностью других чаще всего утрачен, мы больно бьемся об это место и влетаем в кризис (вполне себе экзистенциальный).
P.S. Кстати, мы ровно также больно бьемся о рождение сейчас, т.к. очень часто первый младенец, которого мы берем на руки — это наш ребенок. И в этот момент рядом с нами нет старшей женщины, которая несет ответственность по сути за обоих (новорожденного ребенка и новорожденную мать). В традиции такого не было никогда, мать не оставляли одну, а к детородному возрасту, как правило, был опыт нянчить младших братьев-сестер, племянников и проч.
В общем, с утратой обрядов перехода, которые сохраняли традиция и культура, мы не очень знаем, что со всем этим делать. У нас больше нет ответов и готовых решений, на которые мы могли бы опираться.
Смерть — как фигура исключения. Часть 3.
Буду завершать этот цикл текстов. Не ставлю точку, это скорее запятая. Итак: «Как жить, баб Шур?» Потихоньку, по мере выносимого, смотреть в эту сторону. Устанавливать свои личные отношения со смертью. Через духовные беседы, книги, изучение традиций и обрядов. Давать место, не убегать, не отводить взгляд. В первое время лучше рядом с тем, кто в этой теме более устойчив (священник, психолог, кто-то из старших, кто имеет доступ к традиции).
А еще разрешать себе горевать и оплакивать тех, кто ушел. К сожалению, культура горевания в 20-м веке была сломана. Горевать было некогда. Но потребности психики никуда не делись. И лозунги позитивной психологии «Не надо слез!» ведут чаще всего не в светлое будущее, а к какому-нибудь соматическому диагнозу, особенно в первый год после утраты.
Мы живые люди, для нас нормально оплакивать потерю, чувствовать печаль. Нам нужно время, чтобы адаптироваться и научиться жить дальше без того, кто умер. И важно дать себе это время (не меньше года). Иначе потом «откуда что берется». А оно оттуда.
Когда мы научимся обходиться со смертью внутри себя, когда она займет свое место, у нас высвободится много энергии для жизни. Энергия, которая заблокирована и зажата страхом, свободно потечет. И ее можно будет употребить на развитие, радость и прочее прекрасное, собственно ради чего это все.
При этом ЗОЖ и прочие замечательные штуки, которые доступны нам благодаря прогрессу, останутся. Но мотивация будет иной. Идти в это не из страха, а из любви. Из заботы о качестве жизни, о своей продуктивности, чтобы максимально полно прожить тот отрезок времени, который нам отпущен.
Такие вот размышления получились о жизни и смерти. Буду рада, если вы их дополните. Что вам помогало и помогает? Как вы проживаете тему смертности внутри себя?
P.S. Книги, которые я бы рекомендовала по теме «Вглядываясь в солнце» Ирвин Ялом, «Сказать жизни «Да!» Виктор Франкл, «Выбор» Эдит Ева Эгер, «Несвятые святые» Архимандрит Тихон (Шевкунов), «Путешествие домой» Ли Кэрролл, книги Реймонда Моуди и многие другие.
