В ноябре 2015 года я летала в Пермь. И там мне удалось записать интервью с отцом Борисом (Кицко), основателем детского приюта в г. Верещагино. В ноябре 2024 года я дописывала и редактировала эту главу для книги. И мне захотелось выложить ее раньше, чем книга будет опубликована полностью.
Мечта подарить детство
Выехали утром, по красивой зимней дороге… Я во все глаза смотрела в окно. Хотелось больше увидеть, почувствовать Пермский край — северный, суровый. Добрались достаточно быстро и спокойно.
Несмотря на то, что я уже как-то записывала интервью со священником, все равно волновалась. Найдем ли общий язык? Как пойдет разговор?
Отец Борис — с рыжей бородою, смешливыми искорками в глазах, приветствовал нашу делегацию с улыбкой. Зашли в здание приюта — простое, аскетичное, добротно построенное. Нашли комнату, где поменьше будут беспокоить ребята, поставили камеру и сели записывать интервью. К нам все равно периодически заглядывали: интересно же посмотреть на московских журналистов.
Что до меня — я поразилась, каким интересным собеседником оказался отец Борис, как складно и при этом просто он говорил. Как живо его лицо передавало эмоции, которые сменяли друг друга в процессе рассказа. Я очень рада, что в моей жизни случилась эта Встреча.
История отца Бориса (Кицко), основателя детского приюта в Верещагино
Я духовник Свято-Лазаревского монастыря, протоиерей Борис Кицко. Родился в Перми. Сам я из казаков. Предки мои в свое время сюда переселились, проживали в Очерском районе Пермского края. Были раскулачены и расказачены, чудом остались живы. В те времена жернова сталинизма очень многих перемололи.
Сам себя я считаю коренным пермяком.
Меня воспитывала бабушка. Бабушка была очень порядочным и набожным человеком. Она с огромным терпением и любовью прививала мне любовь к Богу. Был даже такой случай, когда она ставила меня рядом с собой: «Давай будем молиться». Стоим, молимся… Мальчишки во дворе бегают, я в окошко поглядываю, мне тоже хочется. Бабушка отвлеклась на кухню, а мне говорит: «Тебе 40 раз сказать «Господи, помилуй». Я молюсь, в это время смотрю, друзья мои бегут… Мне стало обидно, что бабушка ушла, а я вот тут стою… Передо мной была икона Николая Чудотворца. Я взял ее и перевернул вниз головой. Зашла бабушка, начала молиться, и… увидела это. Посмотрела на меня, потом снова на Святителя Николу, перевернула икону на место, и после этого случая она больше никогда не заставляла меня стоять рядом и молиться. Поняла, что “невольник не богомолится”.
В советский период попасть в церковь было не просто, и старушки порой собирались и сами молились в домах. И при этом вот это состояние… когда они молились, было такое удивительное, что, порой, мы — молодежь приходили, затихали и сами не замечали, как тоже начинали молиться. Эта молитва, это усердие бабушки оставили во мне след. Господь дал мне этот дар Божий — веру в него.
А укрепился в вере я, будучи в армии, когда попал в госпиталь. Врачи не понимали, что у меня за заболевание. Я лежал реанимации… Рядом другие солдаты: тут человек умер, того куда-то увезли… Когда ты лежишь в этом стеклянном аквариуме, и видишь, что тут умирают люди… Конечно, начнешь молиться. И я молился в то время.
Во мне всегда боролись два человека: один говорил «ты должен быть священником», второй — «да нет, что там священником, будь просто хорошим мирянином». Я с детства хотел стать священником, бабушка открыла мне этот путь, но всегда молодость брала свое. И вот тут, уже в госпитале, когда я увидел, что люди умирают от разных заболеваний, я взмолился и сказал: «Господи, если я выживу…» А врачи не могли поставить диагноз, то менингит это, то воспаление легких, то еще что-то… В результате я дал обет, что как только я поправлюсь и приду из армии, стану священником.
Я очень быстро выздоровел. Вернулся из армии. Ну что это я буду священником? Я ведь могу и просто жить хорошо, быть хорошим человеком в миру. Устроился на военный авиационный завод работать. Мы там получали хорошо — 450 рублей, в то время как инженеры — 180 руб. Мы были молодые, крепкие, здоровые — вечеровали на заводе, трудились много, отсюда и зарплаты такие.
Совесть, конечно, подгрызала: «Ты же обещал, ты же обет дал». Но с другой стороны, уже другой Борис внутри меня говорил: «Мало ли там в госпитале было… Ты же можешь ходить в церковь и жить как мирянин». Но Господь устроил всё так, как должно было быть… И после этого я понял, что вся моя жизнь — это промысел Божий.
Получилось, что я бросил военный завод, хотя это было очень непросто сделать. Я вышел из комсомола, в который был принят перед самой армией. С комсомолом совсем смешно вышло. В то время это было так — всю группу приводят и начинается разговор:
— Сколько тебе лет?
— Столько-то…
— А сколько орденов у комсомола?
— Не знаю (а я знаю сколько, до сих пор знаю — улыбаясь).
— А как расшифровывается ВЛКСМ?
— Не знаю (помню до сих пор!).
Все, меня в комсомол не примут, раз ничего не знаю, такой дурачок зачем нужен комсомолу? Проходит полчаса, снова нас заводят, вручают всем билетики. Я думаю, меня минует… Нет, подходят и говорят: «Это вам, поздравляем! Вы приняты в комсомол».
Я имел неосторожность еще в то время выйти из комсомола. В результате услышал: «Ах так! Раз ты выходишь, значит, ты враг Советской власти». Ну с этим я смирился, раз я не поддерживаю комсомол. Пусть буду врагом Советской власти. «Ты враг народа», — а вот тут меня возмутило! Что я такого сделал?
Сложно было.
Оставив завод, я решил поступать в институт. В то время молодежь поступала в высшие учебные заведения, и я туда же. Но в результате я не только из комсомола ушел… Меня 13-й зарплаты лишили, выперли из очереди на малосемейку, в которой я стоял, из института тоже выперли…
В итоге Господь устроил так, что я ушел в храм пономарем и чтецом на 100 руб. в месяц. Несколько лет я пробыл при храме, пел, читал, исполнял обязанности старосты храма. А потом, когда пришло время рукополагаться, мне пришлось бежать из Перми… Но обо все по порядку.
Вызвал меня архиерей, епископ Афанасий Пермский, и говорит: «Борис, готов тебя рукополагать». Но в то время требовалось разрешение уполномоченного совета по делам религии при облисполкоме. Епископ Афанасий меня направил: «Иди туда, с таким-то поговори, он даст разрешение, и я тебя рукоположу». На дворе 1989 год.
А в то время был у меня духовник в Перми, архимандрит Иоанн (Чувызгалов). Батюшка, который 14 лет отсидел за веру, вернулся с Колымы весь больной… Я выхожу от Владыки, иду по двору, в это время из храма выбегает архимандрит Иоанн. Он был очень прозорливым монахом! Подбегает ко мне и говорит: «Пойдешь туда, со всем соглашайся, ничего не подписывай, скажи: «Я гражданин своей Родины, патриот, если надо, я услышу и приду, и сам всё расскажу», и возьми вот этих двух бабушек с собой». Ну, раз благословил, я взял бабушек, пришли мы к этому уполномоченному. У него вооот такой кабинет (широко разводя руками), а за стеночкой приемная.
Уполномоченным был полковник КГБ. Бабушки остались там, в приемной, а он завел меня в кабинет и говорит: «Борис, ты хороший человек, у тебя такие хорошие характеристики и рекомендации из армии, с завода…отовсюду. Ну зачем тебе это?» Вначале предложил мне идти в милицию, пожарные.
— Нет, не пойду, — говорю я. — Уже решил стать священником.
— А ты знаешь, среди вас ведь там есть разные люди, порой они плохо говорят про советскую власть?
Я вспоминаю слова, сказанные архимандритом «со всем соглашайся».
— Ну, наверное, есть такие.
— А если ты услышишь, ты мог бы сказать?
Я помню, что нужно со всем соглашаться и говорю:
— Да, наверное, я же патриот своей Родины.
— Борис, а давай мы с тобой составим договор, документ о том, что ты будешь с нами сотрудничать, и если что-то услышишь, придешь и расскажешь?
Я тут же вспоминаю слова «ничего не подписывай, скажи: “Я патриот своей Родины, если я что-то услышу, сам приду и скажу”, — и повторяю это слово в слово.
В это время открываются двери, заходят два здоровых мужика в белых халатах:
— Вызывали?
— Нет, не вызывал.
— Как не вызывали? Нам приказано явиться.
А он берет и выводит их: «Нет, нет».
И только тогда я понял, что могло бы со мной быть, если бы не сидели эти две бабушки в приемной. А было бы все просто — это из дурдома приехали два здоровых мужичка, и у одного под мышкой смирительная рубашка. Меня бы обкололи и в психушку, а потом бы сказали: «Вы кого хотели рукоположить, ненормального?»
Вот так архимандрит Иоанн спас меня! А эти две бабушки пригодились как свидетельницы. Если бы не было их, со мной бы расправились. Вот такие были времена.
После этого, когда я вернулся в собор, меня встретил архимандрит Иоанн и сказал:
— Беги отсюда, парень.
— Куда? — спрашиваю я.
— Беги в Чернигов к митрополиту Антонию, в Украину.
И я уехал. Купил маленькую карточку-билетик, с которым можно было через всю Россию ехать куда угодно, и с таким билетиком добрался на Украину в Чернигов к митрополиту Антонию. Он, зная обо всём, тайно меня рукоположил в дьяконы, а потом в священники.
Причем так совпало, что 1 мая я был рукоположен в дьяконы, а 9 мая во священники — такие вот запоминающиеся даты. И только потом, после рукоположения, митрополит Антоний показал меня властям на Украине, но они уже ничего сделать не могли, поэтому мне дали и указ и регистрацию, я был направлен в Сумскую епархию.
Почти два года я там отслужил, там же у нас с матушкой родился первый сын — Игорь. Потом тоска по дому сделала свое дело, и мы вернулись обратно на родину. Хотя тогда здесь было очень голодное время: на прилавках только березовый сок, всё по талонам, даже спички, но, тем не менее, мы были дома. И пусть не яблоневые здесь сады, а елки, но это дом.
В то время в Перми все еще управлял епархией Владыка Афанасий. Он решил меня направить сюда, в Верещагино, на служение. Корни у меня есть старообрядческие, мы казаки из старообрядцев, а здесь край старообрядческий. До меня сюда за 4 месяца приезжали три священника — все уехали, никто не остался. И тогда Владыка направил меня. Вот уже 26 лет я здесь служу (на 2015 год — прим.автора). Здесь и выросла моя большая семья.
Началась перестройка. Время безработицы, время, когда торговали американским спиртом, люди от него сгорали на глазах, спивались. На улицах появились первые бездомные дети, первые бродяжки. Они у храма просили милостыню. Потом я все чаще стал слышать: “Там ребенок остался, родители спились…” “Там дети страдают…” Мы с приходом организовали службу, стали ездить по домам и как-то пытаться помочь этим детям.
Мы видели, как ребята оставались без родителей — родители либо умирали, либо их лишали родительских прав. Детские дома были переполнены… И тогда мы с приходом приняли решение создать приют. Это не что-то новое, а хорошо забытое старое, то, что было в царской России: были приюты для детей, были богадельни для стариков.
Примерно в это же время случилось, что пришла в храм молодая мать с девочкой 25 дней от роду на руках… Сама детдомовская, родила, папа ребенка — шофер дальнобойщик, то есть неизвестно кто. Принесла сверток копошащийся и говорит: «Возьмите, мне самой толком негде жить и нечего есть… Девочка, скорее всего, у меня умрет».
Как не взять? На семейном совете было решено, что девочка – это Божье благословение, а где четверо своих ребят, там пятый не помеха. Приехали забирать: антисанитария страшная… условия такие, что младенцу не выжить.
Второй девочке, которую мы взяли, было 9 лет. У нее был порок сердца, а операцию делать нельзя, сказали врачи… Она дожила у нас до 18 лет. Однажды уснула и не проснулась. Вот с этих первых двух девочек и началася приют.
Вообще на открытие приюта меня воодушевил архиепископ Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский чудотворец (в миру Михаил Борисович Максимович — прим.автора). Архиепископ, который после революции сразу два детских дома увел с собой за границу. Сначала он смог вывезти детей на Дальний Восток, затем в Китай… Из Китая они перебрались в Австралию, а потом в Америку. И везде, где бы он ни был, эти дети были накормлены.
Во время странствий он брал под свою опеку и новых детей. В Китае, например, родилась девочка, и эту девочку пьяный отец выкинул в ящик с отходами. Архиепископ увидел это. Когда, он вытащил ребенка, отец отобрал девочку и снова бросил. Тогда архиепископ спросил: “Что тебе надо?” А мужчине просто была нужна выпивка. Иоанн купил ему выпивки, отдал, а за это забрал ребенка. Вот так эти китайцы и американцы становились кто Иваном Ивановичем, кто Дмитрием Сидоровичем… Архиепископ крестил их так в Америке. Он устроил приют. Дети выросли, а архиепископ Иоанн причислен к лику святых.
И ведь он не убоялся с детьми ехать через Дальний Восток и Америку, а что же я побаиваюсь здесь в России открыть приют? Это осознание дало мне силы.
И вот с приходом мы начали это дело. Вышли на местные власти, и по нашей просьбе они передали нам заброшенное здание начальной школы в деревне Егорьевка. Это было 20 лет назад (1995 год — прим.автора). С палками продирались к этой школе, так как там была крапива выше нас… Здание было без дверей и без окон, по сути, один только сруб. Мы туда пробрались, стали с общиной ездить восстанавливать. Потихоньку восстановили и взяли первых детей.
В то время постоянно кто-то жил в нашей семье. Дом ведь был старый и маленький, всех вместить не мог. А люди узнали о приюте и стали отовсюду свозить к нам детей: с вокзалов, с улиц, из подвалов, с помоек — отовсюду. Как-то приехал водитель мусоровоза и говорит: «Батюшка, двое детей живут с бомжом на помойке, забери». Я в ответ: “Хорошо”. (А, куда деваться-то?) “Ты можешь их привезти?”. Он уехал и привез детей. Действительно, жили на помойке с бомжом. Ладно, хоть бомж был порядочным человеком, он их не тронул, не обидел, как дедушка их пригрел, в свой дом из коробок пустил, кормил, чем мог.
Дети были разные… Недавно мы посчитали, за время существования приюта через него прошло около 470 человек. Троих детей мы с матушкой усыновили. А поскольку из-за чиновничьей бюрократии мы долго не могли добиться получения статуса воспитательного учреждения, детей приходилось брать под опеку. Еще для 16 малышей я стал опекуном.
Были еще те дети, которых привозили, но они уходили, убегали… Этих мы даже не считаем, потому что они были здесь немного. Почему убегали? Потому что воля дороже.
Например, привезли шестилетнего мальчишку, а он говорит:
— Я от вас убегу, — и руки в боки сделал. — Ну-ка, батюшка, дай-ка мне сигарету закурить.
— У нас слова “сигарета” вообще нет, — отвечаю ему. — Еще раз услышу слова «сигареты», посажу тебя в мешок, наложу кирпичей и утоплю в Амазонке (отец Борис сурово сдвигает брови и посмеивается в бороду).
Это первое, что я смог тогда придумать, чтобы его напугать. Показываем на речку — там маленькая лужа, и говорю:
— Утоплю в этой Амазонке, понял?
— Понял, ну тогда пошли вы все! Сейчас ногой разобью окошко и убегу!
— Нет, давай мы с тобой немножко поживем сначала. Сегодня я тебя в бане вымою, накормим как следует, а там решишь.
— Ну давай… — согласился, значит.
Вымыли, накормили, в теплую кровать уложили. Он выспался, встает:
— Кушать будешь?
— Буду.
— А ты не убежишь?
— Нет, я еще поживу.
Такие дети остаются. А были такие, которых привозят, а они тут же разворачиваются и убегают: им подвал милее. Такому ни кровати не надо, ни еды… В результате этих детей потом все равно забирали в детские дома, куда-то увозили, они и оттуда сбегали… Были случаи. Но в основном оставались.
Многие из них любят «путешествовать». Собираются в стайки, ходят, бродяжничают, потом возвращаются все в чесотке, во вшах, но возвращаются. Кто сам, кого-то и милиция ищет. Вот так один у нас сбежал. Мы места себе не находили, где у нас парень? А нашли его уже в Удмуртии, пешком идет по рельсам: «Зачем вы меня искать-то начали? Ну пошел на работу на шабашку в Москву… Я бы там подзаработал денег к Новому году и вернулся», — а ему 14 лет. Что слышали от родителей, то они вытворяют.
По уставу наш приют рассчитан на 40 человек, но у нас, как правило, всегда больше. Почему? Потому что приехали, например, совсем недавно родители с тремя детьми, они сами из Почаево, это Западная Украина. Русские оттуда, понятно, бегут… Есть мальчишка из Луганска, где боевые действия идут… Бывают дети, которые, скажем, сверх нормы. Сейчас, например, у нас 47 детей (ноябрь 2015 года — прим.автора). И время наступило какое-то не очень хорошее. Лучше, к сожалению, не становится. Раньше приходили родители: «Мальчик, 18 лет, сын, не знаю, что с ним сделать, не слушается, скорее бы в армию забрали». А сейчас приходят и говорят: «Мы не знаем, что делать с ребенком 9 лет». Ему только 9, а они уже не знают, что с ним делать!
Или приходят две мамочки (видно, что обе раскрасавицы, не хотят работать, любят выпить, легко и хорошо жить) и выдают мне: «Мы хотим сдать вам своих детей». Я: «Молодцы, а кто же будет заниматься их воспитанием? Почему я должен вас освобождать от ваших родительских обязанностей? Это неправильно. Воспитывайте-ка сами».
Но бывают такие случаи, когда ребенок попал в сложную жизненную ситуацию — таким нужно помочь. У нас ведь дети со всей России, по нам можно географию изучать! И Сибирь, и Дальний Восток, и Алтай, и Москва, и Украина, и Поволжье, и даже Сербия.
Как-то привезли мальчишку из Сербии, он идеально говорит на русском, на английском и на сербском, ему 14 лет. Попал в плохую компанию. Мать многодетная переживает: «Я не знаю, что делать… Или убьют парня или уже не знаю, что будет». Привезли его сюда, исправляли. Сейчас вернулся обратно, слава Богу, все хорошо.
Оно ведь, когда коллектив большой и человек попадает к нам сюда, то понимает сразу, что здесь есть определенные рамки, за которые нельзя выходить. У нас есть порядок. Допустим, сегодня ребята идут в увольнение, а если ты проштрафился, в увольнение не идешь. Это не потому, что хочется кого-то наказать. Это не просто наказание, это научение. Умение соблюдать правила — это тоже навык. А человек должен уметь все.
У нас был пример. Как-то вышли от нас четыре человека — наши старшие воспитанники. И уехали в Пермь. Двое из них сразу устроились работать, двое не могли найти работу… А в Перми они всей бандой сняли квартиру, заселились туда. И получилось, что двое содержали два месяца еще тех двоих, которые не могли устроиться на работу. Они покупали продукты, платили за квартиру… А остальные наводили порядок дома, готовили кушать. Постепенно ситуация выровнялась, все встали на ноги.
Я стараюсь научить ребят, как меня учили, — всему. Мне это не только не навредило в жизни, а наоборот, помогает.
Хотя сейчас говорят, что нельзя заставлять ребенка что-то помогать по дому. Ну как так? Если мы не будем это делать, кто же его научит? Никто. Отсюда и берутся бездарности и лентяи, которые ничего не умеют и ничего не хотят делать. От того, что мы их не учим.
Я всегда привожу в пример кошку. Кошке, когда не хватает молока, что она делает? Она мяукает и зовет за собой котят к чашке с молоком, потому что кошка понимает — без молока котята погибнут. Вот так и мы, люди, должны поступать: научить наших детей трудиться, ведь не зря говорят: везет тому, кто много везёт.
Дети, живущие в приюте, учатся в обычной школе. Одно время мы пытались сделать свою школу, но я понял, что за хорошее образование надо хорошо платить, а иначе ничего путного не получится. А так как финансов у нас недостаточно для того, чтобы финансировать свою школу (хотя она у нас была года два), мы приняли решение отдать детей в обычную общеобразовательную. В итоге и дети довольны и мы.
Сначала приют был один, т.к. здание было одно. При этом наш наставник, наш общий духовник сразу дал указание такое, чтобы было как в царской России: мальчики и девочки должны проживать отдельно. Это уже проверено временем — сено с огнем не держат! Тем более, что эти дети до того, как попасть к нам, зачастую такого насмотрелись, испытали… чего детям совсем видеть не нужно. Поэтому при первой возможности мы разделили приют.
У нас есть братья и сестры, но живут они отдельно. При этом все время встречаются. Допустим, привозят девочек на бальные танцы, они встречаются здесь со своими братьями, в Воскресной школе, на праздниках, торжествах. Нет такого, чтобы кто-то истосковался.
У нас вообще как в большой семье, и этим мы отличаемся от детского дома. Здесь с детьми всегда постоянные взрослые — это мы с матушкой Татьяной, сестры монастыря помогают, воспитатели, повара, ночные воспитатели, тренеры. Слава Богу, мир не без добрых людей.
В результате мы вместе с детьми сажаем огород, ухаживаем за животными, вместе отдыхаем, паломничествуем, ходим в походы. Мы живем как одна большая семья. Своих у нас с матушкой семеро детей, а так только в нашей семье было 21 человек (усыновленных и на опекунстве), 20 уже вышли. Но к нам приезжают. Сейчас вот приехала приемная девочка с семьей, гостит у нас, двое внуков привезла.
Многие дети уже выросли. Двое из них стали священниками. Ну а остальные уже семейные люди, у них у самих дети. Когда был 15-летний юбилей приюта, ребята приезжали сюда, собирались все вместе, рассказывали. У кого-то свой бизнес, кто-то у нефтяников работает, кто-то плавает в море, кто-то на границе служит, кто-то в особом отделе работает, закончил школу ФСБ. Девчонки позаканчивали техникумы и институты. Дети твердо стоят на ногах, слава Богу.
Когда мы выпускаем наших ребят в большую жизнь, то всегда говорим: “Не забывай свой дом, не забывай свои корни… Ты человек из православного приюта, поэтому по тебе, по твоим поступкам будут судить каковы мы, православные твои учителя”.
Говорим о том, что это тот дом, куда всегда можно вернуться, если вдруг станет тяжело. И возвращаются, помогаем снова встать на ноги, утвердиться в этой жизни.
А еще всегда напоминаю: берегите честь смолоду. Потому что порой достаточно один раз в жизни оступиться, и потом всю жизнь тебя буду вспоминать и смеяться. У нас был такой случай, когда у одного мужичка заболел поросенок, и он до того переживал и до того расстроился, что помер. Так его до сих пор вспоминают: «Вы Ваську-то помните, который умер из-за поросенка?». Если напьешься и будешь валяться в канаве, так и будут вспоминать, как ты в канаве валялся. Честь свою нужно беречь.
И я всегда их учу, что “без Бога не до порога”. (Только с помощью Бога, под его покровительством ты сможешь хоть что-то сделать. Даже подойти к порогу своего дома, чтобы выйти за него — прим.автора). Это очень важно в жизни, я по себе знаю.
Я рад, что ребята поддерживают друг друга, созваниваются, переписываются, даже какую-то страничку завели в соцсетях, туда заглядывают не только наши воспитанники, но еще и те ребята, которые из города приезжали к нам в лагерь когда-то. У нас ведь тут все время проходят лагеря: каждые лето, весну, осень и зиму мы принимаем детей.
Я не могла не задать вопрос про подарки и дарителей. Есть ли помощь приюту? Как к ней относится сам отец Борис?
Важно понимать, что здесь у нас не только сироты, но и дети из благополучных семей есть. Очень частая история: родители работают, зарабатывают деньги, и в лучшем случае откупятся от ребенка каким-то как компьютером,телефоном или деньгами на клуб. А результат какой? Плохая компания, ребенок перестает учиться, начинает бродяжничать, не ночевать дома. Приходится менять ему обстановку, чтобы вырвать его из этой среды, потому что там начинается: покурили, напились, понюхали что-то…
С одной стороны, конечно, детям нужны подарки, но надо еще и научить их ценить. Да, можно ребенку что-то привезти, подарить, а он поиграл и бросил. Ему это не надо, для него это как должное. У нас немного по-другому здесь: если тебе подарили, ты это береги, вот приедут на следующий год к тебе снова с подарком, ты покажи, что сохранил подарок.
Я немножко прижимистый человек (улыбаясь), я новогодние подарки сохраняю в течение всего года. Дети их доедают где-то в начале ноября. Не сразу им кучу вываливаю, а даю к каждому празднику по подарку. Иногда говорят:
— Батюшка, это же не Новый год.
— Ты что не рад? — я в ответ.
— Конечно, рад.
— Тогда ешь, раз конфеты дают, печенье дают. Вот тебе еще и подарок. Смотри как мы разделили на целый год.
И ведь эти подарки нужны не только детям, они нужны и нам взрослым, чтобы мы не забывали о том, что есть те, кто нуждается!
Когда я служил в авиации летчиком, у нас был очень хороший командир полка. Он Новый год и все праздники справлял с нами. В 12 часов ночи он с солдатами, в полку, а потом уже едет встречать Новый год с семьей. Вот это по-отцовски. Он ведь мог и не являться, есть дежурный офицер. Это было ценно!
Вот и мы праздники тоже справляем вместе с детьми. Я понимаю, что им это надо. И любому взрослому, который делает этот подарок, для него тоже это надо.
Был такой случай, когда приехал сюда один богатый человек, привез подарки детям и ждал меня. А я на службе, пришел часа через полтора.
— Батюшка, ну что такое? Я тебя жду-жду… Я тебе тут подарки привез. Надо тебе?
— Да нет, это тебе надо, — я говорю.
— Как?
— Это же ты приехал, значит, ты хочешь дарить, значит это тебе надо, значит, это твоя душа пожелала.
— Да, — отвечает он.
— Так если это тебе надо, что на меня ругаешься, что я тебя заставил ждать? Если мне надо будет, я буду ждать. Так и ты жди.
— Прости, батюшка, — говорит.
Жаль, что о сочувствии и милосердии мы вспоминаем только в канун Нового года и Рождества… Надо бы все время это помнить. Как говорила Валентина Толкунова, за что я ее люблю: «Я старалась каждый день сделать какое-то доброе дело». Каждый день!
Я и людям всегда говорю: не проходите мимо человеческой беды, старайтесь любому помочь, даже самому недостойному на ваш взгляд человеку — пьянице, например. Это как икона Божья: стоит в углу, запылилась, паутиной затянулась… Вытри это всё, и снова засияет лик Божий! Так и человек. Мы видим порой, как человек грешит, но мы не знаем и не видим, как человек кается. Милосердие необходимо для всех нас.
Пусть обсуждают некоторые, что вроде бы детские дома на государственном обеспечении, и они получают все. Но этому ребенку не столько даже нужен сам подарок! Ты лучше приедь, пообщайся с ребенком! Возьми и сходи, например, с ним в кафе или на какой-то детский фильм. Просто погуляй! Попытайся подружиться, своих детей приобщить к этому, ведь у вас все есть, а у него нет семьи… Еще лучше, если сможете сказать своим детям: давайте с ним подружимся, может быть, потом возьмем в семью этого ребенка…
Детям очень нужно наше внимание! Очень! Например, у нас два дня в неделю — банные, понедельник и пятница. Я сам хожу с ними в баню, идут мои сыновья и мальчишки и из приюта, я их не разделяю. Мальчишек в бане я раз в неделю проверяю: «Ромка, это что у тебя за синячок?» — «Это я с лестницы упал». «А у тебя что за прыщик?»… И другие сразу же ко мне, у которых нет ни синячка, ни прыщика: «Батюшка, у меня посмотрите тоже». Детям надо, чтобы обратили внимание.
Или приходит один, а у него температура. Говорю: «Тебе нужно такую-то таблетку выпить». Приходит второй:
— И мне дайте таблетку!
— А тебе зачем таблетку, у тебя нет температуры?
— Но ведь ему дают таблетку, и мне дайте.
Детям хочется, чтобы о них заботились даже так. Когда ребенок больной, ему и поесть принесут, и таблетку дадут, а другому тоже хочется… Хочется любви.
Любовь — это тоже один из даров Божьих. Как бедность — это дар Божий, и богатство — это дар Божий, здоровье и болезнь — это тоже дар Божий, надо просто принять его и не роптать, потому что все посылает Господь… Вот и любовь — это тоже дар Божий. Во-первых, это воспитывается с детства в человеке — любовь к ближнему. Наверное Господь не оставил без этого дара и нас, кто трудится здесь. Потому что, действительно, этих детей надо любить. Я всегда говорю, что в России нет чужих детей, все дети наши. Так и должно быть.
Почему сейчас на Кавказе в той же Чечне после всех военных действий нет детских домов? Там понимают, что детей нужно брать в семью, только в семье ребенок может действительно почувствовать заботу и любовь, и потом на что-то равняться в дальнейшем.
Я как-то встретился случайно с одним преподавателем детского дома. Женщина проработала там 32 года. Она мне рассказала историю: “Когда-то нам привезли девочку в детский дом. Девочка выросла, ушла от нас, забеременела, родила ребенка, и отдала его нам, и мы воспитывали ее дочку в нашем же детском доме. Когда и эта девочка выросла и вышла из детского дома, то потом родила мальчика… Этот мальчик снова попал к нам. Они другой жизни и другого способа обходиться с детьми не знают. Как кошки: одна родила и отдала, вторая родила и отдала”. Поэтому очень важно, чтобы дети чувствовали заботу, искреннюю любовь к себе, им этого, ой, как не хватает!
По детям очень видно, если недополучили материнского молока, недополучили ласки. Например, маленький мальчик у нас есть… у него мама повесилась, отец утонул. Этого мальчика я постоянно беру к себе домой, потому что ему нужна семья. Мальчишки есть мальчишки, а он задира неимоверный, лезет порой на больших парней, они ему щелбан дадут, кричит, бежит: «Мамочка, милая, забери меня!» Ребенок понимает, что должна быть мать, он не помнит ее, но зовет… Если попросить — опиши ее, он ничего не скажет, не помнит. И все равно зовет…
Детей просто нужно любить.
Я о себе говорю, что живу, получается, на две семьи: есть наша семья с матушкой и есть вторая семья — монастырь и детский приют. У меня очень хорошая матушка, которая все понимает, она всегда выручает меня, всегда поддерживает. На все выходные, каникулы, праздники к нам приходят жить домой дети из приюта. Мы их обязательно берем к нам. Семейность — это очень важно для них! Они должны видеть, как это, они должны быть в семье.
И когда они приходят в семью, я им говорю: «Ну-ка, пойдемте все вместе в огород картошку окучивать или пойдемте все вместе будем уху, плов варить на костре». И дети учатся всему. Как меня учили, так и я учу детей.
Знаете, они порой столько выстрадали… Дети очень разные были. И те, которые прошли через насилие. Как-то к нам привезли шестилетнюю девочку, которую, как оказалось, насиловал родной отец… Бала история, как сын высокопоставленного чиновника снимал детские порнофильмы, и мы были вынуждены спрятать здесь мальчика, которого с 12 до 14 лет снимали в этих порнофильмах. Его искали как свидетеля… Очень многие дети прошли через такое… что если их еще и не любить???
Говорят, что «осинка не родит апельсинку». Понятно, что есть гены, никуда от них не денешься. Но я верю, что Господь меняет любые гены, если человек сам этого захочет. Ведь человек не рождается негодяем, независимо от генов, он им становится потом. Самое главное — достучаться. А достучаться можно по-разному.
В нашем приюте такого нет, что все встали и пошли молиться. Молитвенное правило коротенькое утром и вечером есть. Потому что, хоть у нас общество и светское, но, как говорят военные люди, в окопах атеистов нет. Поэтому мы учим детей молиться. Они изучают православие, потому что это исторически сложившаяся религия на нашей земле, это осознанный выбор нашего народа. При этом совершенно не значит, что ребенок обязательно станет монахом или священником, тем более фанатиком. Нет. Есть хорошие пословицы: «невольник не богомолится» и вторая — «лошадь можно привести на водопой, но нельзя заставить ее напиться». Если в ребенке недостаточно веры, если Господь не коснулся его сердца и ума, то он не будет верующим человеком.
Для меня важно, чтобы дети увидели детство. Я стараюсь как можно дольше сохранить их детство! И если я не могу дать ребенку, допустим, образование, не потому что у меня нет возможности, а потому что он не способен, то я стараюсь всегда дать ему хотя бы воспитание. Пусть он не будет с высшим образованием, но пусть он будет воспитанным человеком.
А если он будет еще и верующий человек, то это будет человек, который знает: «не убий, не укради, не прелюбодействуй, почитай своих родителей». Мы их этому учим, почитать своих родителей, какие бы они ни были, даже самые последние пьяницы. «Полюби ближнего, как самого себя» — разве это плохо? Это же хорошо, человек такой не будет уже где-то хамить в автобусе, не будет сидеть, когда рядом стоит пожилой человек, и т.д. Воспитание — это много.
И даже очень! Тем удивительнее, что отец Борис нашел способ дотянуться не только до ребят из приюта. Он сумел создать особую среду — место для всех окрестных мальчишек и девчонок, где они могли бы увидеть, что можно жить иначе.
Это было 15 лет назад. Учителя приходят и говорят: «Батюшка, надо бы прийти в школу, поговорить». Дети уже в то время стали неуправляемыми. Активно работали плохие пропагандисты, которые без конца ходили и кричали про детские права, забыв сказать, что у детей вообще-то есть еще и обязанности.
Знаете, в то время появились первые Павлики Морозовы, которые стали выступать против своих родителей: «Вы не имеете права заходить ко мне без стука, вы не имеете права не давать мне наличные деньги». Всякое подобное начало происходить. А в то время спирт продавался в пакетиках и был доступным, даже дети могли его покупать и пить…
Мне надо было прийти в школу для того, чтобы пообщаться с детьми. И тут ситуация — начальник управления образованием говорит: “Если я пущу Вас, то после Вас вынужден буду пустить любого сектанта, потому что они скажут, мол, ты пустил православного батюшку, а мы почему не имеем права? Мы точно такие же свободные люди, мы ничего не нарушаем”. Я его понял, и стал искать такую лазейку, чтобы мы могли спокойно на своей территории работать с детьми. И мы эту лазейку нашли.
Вот на этом самом месте была уже разрушенная тороговая база (батюшка показал рукой в окно на соседнее здание конюшни). Остался от нее один гараж, его уже разбирала милиция… Я пришёл к начальнику милиции и говорю: «Иваныч, сделай доброе дело, отдай этот гараж нам, мы хотим там сделать конно-спортивную школу для детей района и города, беспризорников будем собирать туда».
Ведь в секцию пойти — кроссовки надо, костюм надо, а к нам можно прийти в чём угодно. А еще я объехал каждого из наших предпринимателей и попросил: одного — мешок сахара на месяц, у другого — два мешка муки, у третьего — коробку растительного масла, к четвертому — за чаем… Спрашивал каждого:
— Можешь?
— Могу.
А больше нам ничего и не надо было. Девчонки и мальчишки, которые приходили сюда, ставили тесто, сами пекли оладьи, пили чай…
То есть дети здесь не только занимались лошадьми, они устраивали себе каждый день чаепития — точно лучше, чем по подъездам. Так дети стали сюда ходить, а мы стали с ними работать. Потом со временем я сюда перевез еще и приютских детей.
Поначалу наши предприниматели на мои «помогите» строили кислую мину… Я спрашиваю:
— Почему лицо такое кислое?
— Ты же сейчас опять будешь клянчить что-то, — они мне в ответ.
— Так ты радуйся, что я прихожу и клянчу! Потому что молиться ты не умеешь, милостыню ты давать не подойдешь, а тут я сам к тебе пришел за милостыней. Ты же должен с радостью мне отдать! (смеется отец Борис и поглаживает бороду).
А сейчас буквально перед вашим приходим позвонил: «Батюшка, масло надо, крупу надо, макароны надо? Приезжай». Потому что люди видят результат. Я же не поросят откармливаю, это же для детей! Мы до сих пор кормим всех беспризорников, которые приходят сюда, работаем с ними уже на своей территории. Так вот и появилась наша конно-спортивная школа-секция.
Официальная часть интервью подходила к концу. Отец Борис провел для нас небольшую экскурсию по зданию приюта, показал жилые комнаты, игровые. Рассказал, что в одной комнате всегда селят разновозрастных ребят, чтобы младшие могли учиться у старших, а те присматривали за младшими. Заглянули в спортивный зал. Столовую.
Потом оделись и вышли на улицу. Вместе с отцом Борисом мы зашли в конюшню, рядом в “контактном зоопарке” дышали паром на морозном воздухе верблюды и ослики. Уже потом, за городом, когда мы выехали в женскую часть приюта к Свято-Лазаревскому монастырю (он находится в нескольких километрах в селе Гаревка), батюшка показал поля, которые обрабатываются в хозяйстве. За ними темнел зимний лес. Где-то там была пасека, полянки для палаточных лагерей летом и много чего еще, что было не охватить за короткий ноябрьский день.
Между всем этим мы продолжали разговор.
Сейчас люди радуются: открыли приют или открыли детский дом, дом престарелых… Празднуем, ленточки режем. А чему радуемся-то? Радуемся тому, что у нас брошенные старики? Брошенные дети? Надо радоваться тому, что у нас нет брошенных стариков и детей. И самое лучшее, это если бы вообще не было у нас приютов и домов престарелых. За ненадобностью… Видите, как изменилось у нас мировоззрение?
Я понимаю, что, скорее всего, не скоро еще Россия встанет на ноги настолько, чтобы у нас не стало брошенных детей, поэтому надо развиваться. Планов много.
Хотелось бы сделать свои подсобные хозяйства. Сейчас я оформляю землю 250 гектаров на себя, открыл фермерское хозяйство. Для чего? Чтобы потом на этой земле можно было работать нашим воспитанникам. Не все поедут работать в город, кто-то, может быть, захочет остаться и работать на земле. Мы ведь всегда хотим есть, и хотим есть хорошую пищу. Пожалуйста, строй свинарник, разводи свиней. Ставь пасеку, занимайся медом. Можно сделать пруды и разводить рыбу. Хочется сделать все, чтобы было свое личное подсобное хозяйство, чтобы дети смогли прийти работать на землю, если захотят.
Сейчас все дети едят выращенное в нашем хозяйстве мясо. Мы совершенно ничего не закупаем со стороны. Хотя некоторые ребята долго не могли есть нормальную еду, только дешевые сосиски… Или «бич пакет» (лапша быстрого приготовления — прим.автора) до сих пор покупают. Это для них как чипсы. Если прозеваешь, не проследишь, и денежка у них где-то появилась, покупают «бич пакет», поливают его маслом и хрустят. Или едят хлеб без меры всухомятку. Потому что дома ничего не видели, ничего не было, в лучшем случае хлеб ели…
Сейчас мы начали разводить свиней, у нас есть коровы, пчелы есть, своя птица: утки, гуси, куры. Для мальчиков — лошади, чтобы как-то вырабатывать в них ответственность. Мы распределили: ты отвечаешь за яков, ты — за верблюдов, ты — за осликов и т.д. Вы должны их накормить, напоить, вы должны за ними почистить. Мальчишки таскают воду, поят, кормят, сена дают. Конечно, есть специальные люди, скотники, которые смотрят за животными, но мне важно, чтобы дети ничего не боялись, ведь в жизни все может пригодиться.
У нас здесь есть лисы и еноты, нутрии и павлины, фазаны. По сути настоящий «контактный зоопарк», когда дети могут общаться с животными. И от этого общения я порой замечаю удивительные перемены в детях… Приводят ребенка — такой дикарь! Общается с животными… смотришь, он рядом с ними стал совсем другим человеком. Недавно привезли диких лошадей — якутская порода. И эти дикие лошади рядом с нашими пацанами стали ручные, они как-то дополняют друг друга. Так и живем.
У нас ведь еще есть и дом престарелых свой, при монастыре, где молодое поколение ухаживает периодически за стариками. Молодость за старостью ходит, потому что у нас, к сожалению, очень много сейчас и брошенных стариков.
Пока в богадельне 6 человек. У нас еще нет возможности дальше развиться. Как только нам дадут новый дом, куда переедут дети, тогда освободится место, где мы сможем больше заняться и стариками.
Тем временем мы приехали в Свято-Лазаревский женский монастырь (д.Гаревка), именно здесь под присмотром монахинь проживают девочки из приюта. Длинное одноэтажное деревянное здание, потемневшее от времени, окна с резными наличниками. Зашли, отряхнулись с мороза. Внутри длинный стол — трапезная. Тут же топится печь, тут же девочки в платочках разного возраста, кто сидит, кто играет. Все с улыбками поднялись на встречу к батюшке — здороваются, просят благословения.
С малышами старшие — сестры монастыря. Воспитанницы приюта помогают, и сами учатся обращаться с младенцами — рассказывает нам отец Борис.
Девочки стесняются нас. Да и нам как-то неловко нарушать устоявшийся мир, где чужих почти не бывает. После недолгой экскурсии уходим смотреть новый дом, который готовится к сдаче.
Отец Борис с гордостью показывает новое двухэтажное каменное здание. Тут и душевые, и игровые, и спальни. Пока еще заканчиваются отделочные работы внутри, но видно, что в стройку вложено много сил и средств.
Сейчас, слава Богу, у нас очень хороший губернатор Виктор Федорович (Басаргин — прим.автора, — был губернатором Пермского края с 2012 по 2017 годы), это первый из всех губернаторов, который с человечностью подошел к приюту… Когда он увидел, в каком доме живут дети… И что этот дом не пройдет Роспотребнадзор, его не примет не санэпидемстанция, не пожарные — здание аварийное… То сказал, что нужно срочно строить новый. По его настоянию, плюс с помощью митрополии и митрополита нашего Мифодия Пермского, епархии Пермской, при содействии Лукойла — построили. Еще наш глава района очень активно в этом участвует — Кондратьев Сергей Владимирович. Получился вот такой дом. Для деревни это дворец! С нетерпением ждем, когда можно будет туда переехать.
Переезд состоялся в 2016-м году. А наша экскурсия уже подходила к концу. Вернулись в жилой дом. Было время обеда — нас пригласили за стол. Тот случай, когда и отказываться было неудобно, но и лишнего съесть не хотелось… Все-таки это обед для детей и монахинь. Мялись в нерешительности, не зная, как поступить… В итоге нас усадили за стол, налили вкусного компота, вручили вилки. Батюшка пообедал с нами. Попутно обсуждая дела с игуменией и сестрами, расспрашивая девочек об оценках. Видно было, что привык на бегу. Тут же украдкой выпил таблетки. У отца Бориса много лет диабет. Но о своих слабостях он говорить не любит. Слишком много задач и планов.
Конечно, спросила отца Бориса, о чем он мечтает сейчас? Когда уже столько сделано, столько прожито.
Главная моя мечта, чтобы все дети, с которыми я прошел этот жизненный путь, были благополучны. Я ведь понимаю, как гражданин, любящий свою Родину, что самое главное достояние любого государства — это его народ. Я мечтаю, чтобы дети создали семьи, нарожали детей, чтобы то, что мы прививали и чему учили их, чтобы это всё не просто в них жило, но еще и передавалось другим поколениям, как это было раньше. Раньше Россия была верующим государством, люди были верующие. И по цепочке от бабушки внучке передавалось эта вера, которая поддерживала, укрепляла нас. Поэтому очень бы мне хотелось, чтобы все, чему мы ребят научили, претворялось в жизнь.
Для меня лично одна мечта, это как для любого христианина. Я уже человек немолодой, когда-то придет время предстать перед Богом, поэтому мы в этом возрасте уже говорим только об одном Царстве Божием, чтобы быть помилованным Богом.
Главное было сказано, пришло время нам уезжать. Отца Бориса тоже ждали дела, которых с таким обширным хозяйством на попечении всегда не мало. Я попросила батюшку сказать напутственные слова для тех, кто будет читать его историю и историю детского приюта в Верещагино. Он заулыбался, задумался. Потом сказал:
Мы русские люди всегда были сильными духом. Великую Отечественную войну мы начинали на конях… С пиками выходили в атаку против танков. Но мы все равно победили. Русский дух живет в нас, поэтому мы сильны. И единственное, что нам надо, — это уметь рисковать. Кто не рискует, тот не выигрывает. Мы порой не решаемся начать какое-то дело. И в этом случае мне хочется дать только одно напутствие — а ты рискни, попробуй. Не будет ничего хорошего, если человек не растет. Под лежачий камень вода не течет.
А если ты еще и человек верующий, тогда «Господи, благослови». У меня бабушка когда просыпалась, я слышал первые слова — «Господи, благослови», и садилась на кровати. Чтобы она ни делала, пошла ли корову доить «Господи, благослови», пошла суп варить «Господи, благослови»… Она на все просила благословения Господа, и вся жизнь ее была с благословением Божьим.
Поэтому лучше всего сказать: «Господи, благослови», и начинайте рисковать (улыбаясь). Тогда все и будет делаться. Ведь я тоже боялся открывать приют. Но благодаря примеру Иоанна Шанхайского и благодаря тому, что в моем роду предки мои много рисковали, чтобы выжить, мы сумели что-то сделать.
Я поблагодарила отца Бориса за уделенное время, за интервью. Он благословил нас в дорогу. Заглянули в храм на территории монастыря и ужево второй половине дня мы отправились домой. В машине сидели тихие, задумчивые. Каждый увозил в сердце что-то свое.
P.S. Спустя 9 лет после этой встречи, в ноябре 2024 года, когда я дописывала эту главу, мне удалось пообщаться по телефону с матушкой Татьяной Кицко. Она поразила меня своим молодым певучим голосом. Теперь она возглавляет приют при женском Свято-Лазаревском монастыре. Отец Борис периодически ложится в больницу, но крепится, как подобает. Старший сын Игорь участвует в специальной военной операции. Приют продолжает воспитывать детей. Жизнь идет своим чередом.
